Бывший десантник жестко объяснил, почему не празднует день ВДВ

«День ВДВ - это б….кий цирк (если говорить про людей, которые ходят по улицам в тельняшках); праздновать второе августа - это как быть изнасилованным, гордиться этим и праздновать день, когда это случилось» - такой вывод сделал в своём твиттер-треде программист из Санкт-Петербурга, проходивший срочную службу в «голубых беретах».

Рассказ бывшего десантника вызвал шквал комментариев: как одобрительных, так и возмущенных.

Вместо армейской романтики

Пользователь под ником «Данакт Фрост» (по его словам, Данакт - настоящее имя) создал резонансную ветку, где рассказал о годе, проведённом на срочной службе:

«Шёл 2014 год, я только закончил школу и был абсолютно тупым. У меня не было бабок, чтобы учиться, а армия для меня казалась забавным приключением. Поэтому я пошёл в военкомат и меня отправили служить в учебку в Омск».

Автор треда признался, что «ехал туда с мыслями об армейской романтике, полевых выходах и прыжках с парашютом. Однако встретили меня уставщина, моральное уничижение и тотальный контроль».

При этом молодой человек указывает, что дедовщины в классическом понимании в части не было:

«Никто не знал про то, что наши "деды" являются "дедами", это слово ни разу не употреблялось. В Омске никого не били. Уставщина, недостаток сна и психологическое давление работали намного лучше».

И равенства между солдатским составом всё равно не было:

«Де-факто старослужащие и весь сержантский состав были всевластными богами, а система и офицеры это полностью поощряли. Если сержант захотел, чтобы солдат прополз под кроватями через всю казарму — он поползёт».

ВДВ как АУЕ

Значительную часть рассказа программист уделил сравнению армейского быта с тюремным:

«Было полное ощущение что я попал на зону, а не в армию. Но на зоне, пока ты в камере, ты можешь заниматься личными делами. Здесь же понятия свободного времени не существовало — солдат должен быть всегда занят тяжелым трудом, а в идеале быть ещё и без сил и за...бан, НИ ТО ВДРУГ ОН НА ЧТО-НИБУДЬ ОТВЛЕЧЁТСЯ И КРАХ ОБОРОНЕ СТРАНЫ.

Куда же без ауешной культуры среди всех слоёв личного состава — стучать на что-то нельзя, ты же не крыса. Но настучать всё равно некому, солдат не имеет право иметь телефон. ВДРУГ ОН ВЫДАСТ ВРАГАМ ГОСТАЙНУ. Но как известно, враги по выходным отдыхают, поэтому иметь телефон на выходных можно. Но только ненадолго, чтобы звонить родственникам, но это если повезёт и у тебя будет на это время».

Особенно возмутило автора треда то, что имитация уголовных принципов породила повсеместный разгул воровства:

«В армии считается хорошим тоном п...дить, и чем больше ты сп...здил, тем лучше. Естественно "п...дить" никто не говорит, в армии "рожают". Поэтому десантное братство без зазрения совести рожало друг у друга тапки и вонючие носки.

А если ты родишь что-то из другой роты и принесёшь к своим, то ты будешь настоящим героем, без иронии: "Тихо сп...дил, проклеймил —

Называется „родил"».

При этом воровство практиковали и офицеры, только действовали более «интеллигентными» методами:

«Солдат срочной службы ежемесячно получает 2000 рублей, половину из которых принуждали отдавать в "ротную кассу", которая затем распиливалась между офицерским составом. В роту для вида что-нибудь покупали, туалетную бумагу, например. Её, кстати, на самом деле выдают бесплатно.

Оставшиеся деньги срочник тратил на сладкое в магазинчике на территории части. Но так как я выше писал, на улицу в учебке выходить запрещено, так что за поход в "балдырь" сержанты взимали ещё по сто рублей».

В схожем ключе автор изобличает и отношение к боевой подготовке:

«После четырёх месяцев заточения в учебке, в которой мы должны были научиться водить БМД и стать механиками-водителям, мы научились только воровать и пр...бываться от физической работы.

Несколько заездов на технике на бумаге ловко превращались в огромное количество накатанных часов. Откуда я знаю? Документооборотом в роте тоже занимаются срочники, которым это поручали делать, никто ничего не скрывает.

Итак, нас распределили по стране уже в боевые части, где мы уже должны были выполнять свою основную функцию — водить боевую машину десанта. Но без опыта вождения боевой машины десанта».

«24 молодых парня ни за что погибли в мирное время»

Особенным местом в истории службы Данакта стало то, что он лишь на несколько месяцев разминулся с одной из главных трагедий в новейшей истории российской армии:

«Спустя три месяца после того как меня отправили в Рязань, мне позвонил мой товарищ, который остался дослуживать в Омске. Он сказал что обрушилась четырёхэтажная казарма в месте, где я спал четыре месяца.

24 молодых парня ни за что погибли в мирное время, родители, которые приезжали к ним на присягу, ещё даже не успели уехать из города.

А всё потому, что какие-то военные пид...асы успешно распилили бабки, которые должны были пойти на капитальный ремонт, и зах...или косметический, сделав и так тонкие стены ещё тоньше. Мне повезло, что я служил зимой, и стены на тот момент просто-напросто замёрзли.

Сослуживцы тех ребят всю ночь доставали их из-под завалов. Но старшина моей бывшей роты на своём веку и не такое видал, подумаешь, казарма развалилась. Так что по наступлению утра он просто повёл всех на стрельбы, которые были по расписанию. Приказ есть приказ».

«На одном из построений я почти упал в обморок»

Отношение к здоровью людей стало ещё одним важном пунктом в критике ВДВ:

«Сразу после того, как меня перевели (из учебной части в боевую) в Рязань, у меня сильно ухудшилось самочувствие. Но в армии, если солдат обращается за медицинской помощью, то он теряет уважение.

Офицеров, вроде, штрафуют, если кто-то заболел в их подразделении. Ну они и прививают культуру того, что солдат всегда должен быть здоров, иначе он "моль" и "калич". Солдаты хавают.

Поэтому, вместо того чтобы идти в медроту, я терпел до последнего, и по...й, что буду заражать других.

На одном из построений я почти упал в обморок. Один из немногих адекватных офицеров повёл меня на медосмотр, против моей же воли. Там на скорую руку мне поставили "острый бронхит" и положили отдыхать, но смекнув, что через неделю я ещё не выздоровел, повезли в военный госпиталь.

Там я узнал, что у меня была двухстороння пневмония, но я уже выздоравливаю. Тогдашняя моя реакция была что-то типа "Кек, вот прекол". На тот момент я даже не задумался о том, что армейские принципы имеют некоторые недостатки».

Как армия меняет личность

Всё это навело Данакта на мысль, что армия негативно сказалась на его личностном развитии:

«Отсутсвие возможности и сил на рефлексию и круглосуточное общение с такими же долб...бами, каким ты и сам стал, создают некоторые психологические изменения. Я часто вспоминаю историю, которую нам рассказывал командир роты в Омске:

"Эх, вот помню собрались за столом с женой, её отцом и братом. И я вот им рассказываю про службу, а они ничё не понимают, да всё о своём болтают. Так что оставайтесь, ребята, по контракту служить, чтобы можно было найти темы для разговора с нормальными мужиками".

И частично я его понимаю, я сам, кажется, на протяжении года после службы только и рассказывал всем своим знакомым про свои армейские подвиги. А ещё я ходил в тельняшке и камуфляжных штанах. Но я не рассказывал знакомым, как я сс...чился к концу службы, как я обращался с младшим призывом и как забивал х... на товарищей, которым нужна была помощь. И я не чувствовал вины — после года службы многие вещи казались вполне обыденными. Страшно подумать, что было бы через два года».

Что было хорошего

Говорит автор и о позитивных моментах. Точнее - о моменте, выделяется всего один:

«Вы можете меня спросить, а было ли вообще что-то хорошее за службу? Однозначно было. Прыжки. Каждый прыжок был для меня капелькой свободы от беспросветной армейской рутины».

Рассказал Данакт и о самом проникновенном моменте за всю службу:

«Мы с товарищем Ромой числились в контрактном батальоне — нами закрывали вакантные места в штате. Как-то однажды перед полевым выходом нас оставили на ночь охранять оборудование взвода в лесу, поскольку все "контрабасы" хотели домой.

Еды нам, конечно же, никто не оставил, а есть хотелось. Но зато было немного денег и одинокая автозаправка в нескольких километрах. Недолго думая, я пошёл в сторону заправки через ночной лес.

По дороге я достал из кармана наушники, телефон (который мне был не положен) и включил музыку. На половине пути я вдруг осознал, что я здесь один, мной никто не командует, а я просто иду и слушаю музыку, как свободный человек, и я могу делать абсолютно всё, что захочу.

И я заплакал. Я шёл и натурально ревел до самой заправки. Вернулся с сосисками, которые мы с Ромой пожарили на костре».

«Служба в армии — узаконенное рабство»

Суммируя сказанное, автор сделал следующий вывод:

«Что мне дала служба в армии? Грыжу межпозвоночного диска, пару протрузий, софтскиллы (навыки) для общения с различного рода маргинальными элементами. А также бесценный опыт, который до конца моей жизни будет подсказывать, что даже если тебя окружают потрясающие люди, на свете всё ещё есть мрази и их больше чем ты думаешь. А возможно это ты сам.

Я не праздную 2 августа, но забывать свой армейский опыт я тоже не собираюсь, потому что в силу человеческих особенностей всё плохое быстро вытеснится хорошими воспоминаниями. Учитывая что мне сейчас 24 года, выходит, что почти пять процентов моего жизненного опыта - это армия. Поэтому я с удовольствием встречаюсь с сослуживцами, которые тогда были моими друзьями, или даже если не были».

Данакт Фрост твёрдо придерживается убеждения о необходимости контрактной армии:

«Служба в армии — узаконенное рабство, пережиток советского прошлого. Современная армия должна быть исключительно контрактной (а в идеальном мире её и вовсе не должно существовать).

И если тебе нужна гнилая армейская романтика, проблемы со здоровьем, копеечная зарплата или бесплатная квартира в тридцати километрах от ближайшего крупного населенного пункта — пи...уй служить по контракту в могучие воздушно-десантные войска. А отнимать год из жизни простых людей, под соусом «долга родине», — это не то что должно происходить в наше время».