4694
6
Первая и часто единственная картина Верещагина, которую показывают школьникам, — «Апофеоз войны». От этого у публики о нём зачастую создается ложное представление как о хиппи, ненавидевшем насилие и топившем за мир во всём мире. О невероятной биографии Верещагина можно снять сериал, и ещё на сборник анекдотов останется.
Влюблённый в фурию войны
Полжизни он провёл в обнимку с винтовкой, водил в атаку батальоны и погиб при обороне Порт-Артура. Да и в живописи Верещагин был вполне себе милитаристом и империалистом — его сравнивали с Киплингом, и это довольно метко.
Он был популярен, но три очень важных человека были недовольны его творчеством. Первый из них — император Александр III. «Всегдашние его тенденциозности противны национальному самолюбию и можно по ним заключить одно: либо Верещагин скотина, или совершенно помешанный человек», — писал он после выставки 1874 года в Петербурге, ещё до восшествия на престол. Отец его, Александр II, Верещагина тоже терпеть не мог и очень резко отзывался о его картинах, считая их антипатриотичными.
Объясняется это прежде всего творческим методом художника. Он брал любой расхожий романтический сюжет и уснащал его массой неаппетитных, но вполне реалистичных деталей: это и трупы, и отрезанные головы, и хищники, доедающие непогребённые тела жертв. Взгляните, например, на его диптих «После удачи», «После неудачи».
Он был популярен, но три очень важных человека были недовольны его творчеством. Первый из них — император Александр III. «Всегдашние его тенденциозности противны национальному самолюбию и можно по ним заключить одно: либо Верещагин скотина, или совершенно помешанный человек», — писал он после выставки 1874 года в Петербурге, ещё до восшествия на престол. Отец его, Александр II, Верещагина тоже терпеть не мог и очень резко отзывался о его картинах, считая их антипатриотичными.
Объясняется это прежде всего творческим методом художника. Он брал любой расхожий романтический сюжет и уснащал его массой неаппетитных, но вполне реалистичных деталей: это и трупы, и отрезанные головы, и хищники, доедающие непогребённые тела жертв. Взгляните, например, на его диптих «После удачи», «После неудачи».
×
Впрочем, публике этот шокирующий реализм, наоборот, нравился, а Мусоргский даже написал балладу по его картине «Забытый». (Картину разозлённый глупыми обвинениями Верещагин сжёг, а балладу запретила цензура).
Третьим недовольным был сам художник. Практически на каждом его полотне множество световых эффектов и яркое солнце, не хуже, чем у французских импрессионистов. Но никто этого не замечает, и нетрудно понять, почему. «Я всю жизнь любил солнце и хотел писать солнце. И после того, как пришлось изведать войну и сказать о ней своё слово, я обрадовался, что вновь могу посвятить себя солнцу. Но фурия войны вновь и вновь преследует меня», — жаловался он.
Свет не видывал такой клеветы на фурию войны! На самом деле Верещагин не просто за ней гонялся — он ездил на войну по каждому поводу. Например, будучи противником складывавшегося в то время русско-французского военного союза (будущей Антанты), написал большой цикл картин про войну 1812 года. Виды расстрела соотечественников наполеоновской солдатнёй или французских лошадей в русском храме вызывали у официальных властей форменную изжогу. И только к юбилею победы над Наполеоном, в 1912 году, эти картины пришлись ко двору.
А ещё Верещагин много писал — в смысле, пером. Почти о каждом своём путешествии он оставил по книге. Но излагает он на редкость путано и бессвязно, так что чтение на любителя. На этом заканчиваем искусствоведческую часть и переходим к самому интересному.
Третьим недовольным был сам художник. Практически на каждом его полотне множество световых эффектов и яркое солнце, не хуже, чем у французских импрессионистов. Но никто этого не замечает, и нетрудно понять, почему. «Я всю жизнь любил солнце и хотел писать солнце. И после того, как пришлось изведать войну и сказать о ней своё слово, я обрадовался, что вновь могу посвятить себя солнцу. Но фурия войны вновь и вновь преследует меня», — жаловался он.
Свет не видывал такой клеветы на фурию войны! На самом деле Верещагин не просто за ней гонялся — он ездил на войну по каждому поводу. Например, будучи противником складывавшегося в то время русско-французского военного союза (будущей Антанты), написал большой цикл картин про войну 1812 года. Виды расстрела соотечественников наполеоновской солдатнёй или французских лошадей в русском храме вызывали у официальных властей форменную изжогу. И только к юбилею победы над Наполеоном, в 1912 году, эти картины пришлись ко двору.
А ещё Верещагин много писал — в смысле, пером. Почти о каждом своём путешествии он оставил по книге. Но излагает он на редкость путано и бессвязно, так что чтение на любителя. На этом заканчиваем искусствоведческую часть и переходим к самому интересному.
Гардемарины, назад
(На фото: В. Верещагин в период окончания Морского кадетского корпуса)
Сначала честолюбивый Верещагин думал стать покорителем водной стихии. С девяти лет он учился на военного моряка в престижном Морском Корпусе и был там одним из лучших. Но, поехав «на практику», внезапно обнаружил, что страдает морской болезнью в тяжёлой форме. Лазить по мачтам и канатам юноше тоже, как оказалось, противопоказано. «Какую хочешь, хоть каторжную, работу справил бы на берегу взамен этой», — признавался он.
Когда ему поручили командовать шлюпкой, на которой надо было пройти всего 20 километров, дело кончилось тем, что он свалился на дно и уже не встал. И хотя ему было стыдно перед окружающими, поделать с собой он ничего не мог. «Всё было безразлично; если бы выкинули в море, кажется, и то бы не протестовал», — писал он. Отплавав по морям чуть больше года, юный гардемарин решил, что хватит мучиться, и вышел в отставку.
Подобных фатальных неудач в жизни Верещагина хватало. Поехал в Париж расписывать фронтон русской церкви — из-за обострения болезни пришлось вместо этого проваляться на курорте. Отдал свой очерк об охоте в редакцию газеты «Голос» — его вернули со словами: «Это такая гадость!» Отправился на Русско-турецкую войну — выбыл из строя ещё до начала активных боевых действий. Из него мог бы получиться чеховский герой, персонаж дюжины слезливых рассказов о бессилии перед судьбой. Но он, к счастью, был человеком совсем иного склада.
Сначала честолюбивый Верещагин думал стать покорителем водной стихии. С девяти лет он учился на военного моряка в престижном Морском Корпусе и был там одним из лучших. Но, поехав «на практику», внезапно обнаружил, что страдает морской болезнью в тяжёлой форме. Лазить по мачтам и канатам юноше тоже, как оказалось, противопоказано. «Какую хочешь, хоть каторжную, работу справил бы на берегу взамен этой», — признавался он.
Когда ему поручили командовать шлюпкой, на которой надо было пройти всего 20 километров, дело кончилось тем, что он свалился на дно и уже не встал. И хотя ему было стыдно перед окружающими, поделать с собой он ничего не мог. «Всё было безразлично; если бы выкинули в море, кажется, и то бы не протестовал», — писал он. Отплавав по морям чуть больше года, юный гардемарин решил, что хватит мучиться, и вышел в отставку.
Подобных фатальных неудач в жизни Верещагина хватало. Поехал в Париж расписывать фронтон русской церкви — из-за обострения болезни пришлось вместо этого проваляться на курорте. Отдал свой очерк об охоте в редакцию газеты «Голос» — его вернули со словами: «Это такая гадость!» Отправился на Русско-турецкую войну — выбыл из строя ещё до начала активных боевых действий. Из него мог бы получиться чеховский герой, персонаж дюжины слезливых рассказов о бессилии перед судьбой. Но он, к счастью, был человеком совсем иного склада.
Русского художника всякий обидеть может — но не всякий может убежать
(На фото: В. Верещагин — ученик Академии художеств, 1860)
Простившись с морем, Верещагин поступил в Академию художеств. Потом прокатился на Кавказ — ничего такого, просто пейзажи порисовать. Затем в 22-летнем возрасте поехал в Париж учиться живописи у модного тогда художника Жана Леона Жерома. Однако французская Школа изящных искусств оказалась местом весьма грубых нравов. Новичка там первым делом пытались не научить, а проучить. Когда на Верещагина надвинулась толпа юных дарований с намерением связать, раздеть и вымазать краской, он отступил к стене и полез в карман за пистолетом. Дальше ему даже не пришлось размахивать оружием. У почуявших неладное живописцев сработал инстинкт самосохранения, и они оставили в покое странного русского.
А вот чикагские бандиты оказались не столь понятливы. В 1902 году, когда уже состарившийся художник устроил в США выставку-продажу своих полотен, к нему в номер пришли два джентльмена с требованием поделиться. Он избил их и выгнал и, будучи человеком прямого нрава, с удовольствием рассказывал этот анекдот своему 10-летнему сыну.
До того, в 1885 году, в Вене у него возник конфликт с местными церковниками. Кардинал Гангльбауер объявил две картины — «Святое семейство» и «Воскресение Христово» — святотатством. Верещагин язвительно посоветовал ему перечитать Библию, а ещё лучше — созвать для урегулирования разногласий Вселенский собор. Обстановка накалялась. Попы провели трёхдневное покаяние. На выставку пёрли с кислотой наперевес религиозные фанатики. Пресса глумилась: случись эта история пораньше, и художника бы отправили на костёр вместе с полотнами... Наслаждавшийся шумихой Верещагин оставался твёрд, как кремень, и писал молодой жене: «Я переложил револьвер из заднего кармана в боковой — будь покойна».
Простившись с морем, Верещагин поступил в Академию художеств. Потом прокатился на Кавказ — ничего такого, просто пейзажи порисовать. Затем в 22-летнем возрасте поехал в Париж учиться живописи у модного тогда художника Жана Леона Жерома. Однако французская Школа изящных искусств оказалась местом весьма грубых нравов. Новичка там первым делом пытались не научить, а проучить. Когда на Верещагина надвинулась толпа юных дарований с намерением связать, раздеть и вымазать краской, он отступил к стене и полез в карман за пистолетом. Дальше ему даже не пришлось размахивать оружием. У почуявших неладное живописцев сработал инстинкт самосохранения, и они оставили в покое странного русского.
А вот чикагские бандиты оказались не столь понятливы. В 1902 году, когда уже состарившийся художник устроил в США выставку-продажу своих полотен, к нему в номер пришли два джентльмена с требованием поделиться. Он избил их и выгнал и, будучи человеком прямого нрава, с удовольствием рассказывал этот анекдот своему 10-летнему сыну.
До того, в 1885 году, в Вене у него возник конфликт с местными церковниками. Кардинал Гангльбауер объявил две картины — «Святое семейство» и «Воскресение Христово» — святотатством. Верещагин язвительно посоветовал ему перечитать Библию, а ещё лучше — созвать для урегулирования разногласий Вселенский собор. Обстановка накалялась. Попы провели трёхдневное покаяние. На выставку пёрли с кислотой наперевес религиозные фанатики. Пресса глумилась: случись эта история пораньше, и художника бы отправили на костёр вместе с полотнами... Наслаждавшийся шумихой Верещагин оставался твёрд, как кремень, и писал молодой жене: «Я переложил револьвер из заднего кармана в боковой — будь покойна».
Двое против флота
Чтобы понять, почему подобная суета не могла взволновать возвышенную душу русского баталиста, остановимся лишь на одном эпизоде с его участием. В апреле 1877 года, через четыре дня после объявления войны Турции, наш герой двинул из Парижа в действующую армию. Он уже договорился, чтобы его зачислили в адъютанты великого князя Николая Николаевича. Правда, воевать ему предстояло за свой счёт, но это было не самое неприятное. Прибыв на позицию, он обнаружил, что русские части есть, враг есть, а боевых действий нет. И что делать? Ничего?
Найдя себе компанию в лице такого же удалого товарища — лейтенанта Николая Скрыдлова, будущего адмирала российского флота, — Верещагин стал участвовать в речных диверсиях. Плавать он, как вы помните, не любил. Но ради такого случая можно и потерпеть! Тем более что Скрыдлов предложил взять паровой катер «Шутка» и идти устанавливать мины. Верещагин думал, что вряд ли турки будут, ковыряясь в носу, смотреть, как какие-то недоумки пытаются взорвать их флот, и что самый вероятный вариант развития событий — взлететь на воздух на собственной мине. Но других способов повоевать прямо здесь и сейчас не было.
Найдя себе компанию в лице такого же удалого товарища — лейтенанта Николая Скрыдлова, будущего адмирала российского флота, — Верещагин стал участвовать в речных диверсиях. Плавать он, как вы помните, не любил. Но ради такого случая можно и потерпеть! Тем более что Скрыдлов предложил взять паровой катер «Шутка» и идти устанавливать мины. Верещагин думал, что вряд ли турки будут, ковыряясь в носу, смотреть, как какие-то недоумки пытаются взорвать их флот, и что самый вероятный вариант развития событий — взлететь на воздух на собственной мине. Но других способов повоевать прямо здесь и сейчас не было.
(Фрагмент картины А. Боголюбова «Атака турецкого парохода миноносной лодкой Шутка»)
С утра пораньше наши герои в компании матросов двинулись в фарватер Дуная. Внезапно, как в песне, навстречу им выплыл огромный турецкий пароход-броненосец. Увидя друг друга в непосредственной близости, противники в первую секунду опешили. Затем Скрыдлов взял курс на корабль, и «Шутка» помчалась на него что было мочи. Турки смекнули, что дело нечисто. И если до этого они были настроены между делом потопить катер и плыть себе дальше, то, перепугавшись, открыли шквальный огонь из всего, что было на борту.
Взрывами «Шутку» болтало из стороны в сторону. Матросы спрятались под палубу, защищённую металлическими пластинами, благодаря чему остались целы. А художник, который во время творившегося безобразия картинно подпирал ногой борт, и его сидевший у штурвала приятель остались на своих местах. Верещагин получил ранение в бедро, упал, но снова поднялся. Скрыдлов получил две пули в ноги, но продолжал держать курс на броненосец. Наконец катер и корабль соприкоснулись. Однако мина, которая должна была взорваться, не сработала — провода оказались перебиты пулями.
Продырявленная «Шутка», сносимая течением, наполнялась водой. Корабль, который они так и не смогли взорвать, всё же прекратил вылавливать мины и ушёл от преследования, а катер, несмотря на понесённый ущерб, благополучно вернулся назад. Скрыдлова, раненного в обе ноги, матросы вынесли на руках, а Верещагин, с пулей в бедре, шёл сам, опираясь на весло.
С утра пораньше наши герои в компании матросов двинулись в фарватер Дуная. Внезапно, как в песне, навстречу им выплыл огромный турецкий пароход-броненосец. Увидя друг друга в непосредственной близости, противники в первую секунду опешили. Затем Скрыдлов взял курс на корабль, и «Шутка» помчалась на него что было мочи. Турки смекнули, что дело нечисто. И если до этого они были настроены между делом потопить катер и плыть себе дальше, то, перепугавшись, открыли шквальный огонь из всего, что было на борту.
Взрывами «Шутку» болтало из стороны в сторону. Матросы спрятались под палубу, защищённую металлическими пластинами, благодаря чему остались целы. А художник, который во время творившегося безобразия картинно подпирал ногой борт, и его сидевший у штурвала приятель остались на своих местах. Верещагин получил ранение в бедро, упал, но снова поднялся. Скрыдлов получил две пули в ноги, но продолжал держать курс на броненосец. Наконец катер и корабль соприкоснулись. Однако мина, которая должна была взорваться, не сработала — провода оказались перебиты пулями.
Продырявленная «Шутка», сносимая течением, наполнялась водой. Корабль, который они так и не смогли взорвать, всё же прекратил вылавливать мины и ушёл от преследования, а катер, несмотря на понесённый ущерб, благополучно вернулся назад. Скрыдлова, раненного в обе ноги, матросы вынесли на руках, а Верещагин, с пулей в бедре, шёл сам, опираясь на весло.
Очень приятно, царь
В госпиталь, ещё практически пустой, наведался Александр II. Увидев Скрыдлова, он поспешил к нему со словами: «Я принёс тебе крест, который ты так славно заслужил!», — после чего положил на грудь лейтенанта знак ордена Святого Георгия. Затем император подошёл к Верещагину и подал руку, заметив, что ему такого креста не нужно. Это была чистая правда. Один Георгий 4-й степени у Верещагина уже был (он заслужил его при осаде Самарканда, хотя вообще-то приехал в Туркестан просто рисовать картины), а дважды одну и ту же награду не дают. Более высокие степени ордена полагались по статуту не за воинские доблести, а за полководческие таланты, которых Верещагин в этом деле не проявил. Впрочем, официальные звания и награды художник в грош не ставил. Он пролежал в госпитале до осени и обратно в расположение армии попал только к третьему штурму Плевны. Там он уже больше в разведку не ходил, главным образом потому, что вообще ходил пока с трудом. Начальство пользовалось этим, заставляя его рисовать карты и схемы…
Когда началась Русско-японская война, Верещагину стукнул уже 61 год — время лечить радикулит, а не сабелькой махать. Но, само собой, художник тут же полез в самое пекло. Он погиб в результате взрыва японской якорной мины, отправившей ко дну флагманский броненосец «Петропавловск» с 650 военнослужащими на борту. Война и море всё-таки добрались до него.
ОЛЬГА ТАБОЛИНА
Когда началась Русско-японская война, Верещагину стукнул уже 61 год — время лечить радикулит, а не сабелькой махать. Но, само собой, художник тут же полез в самое пекло. Он погиб в результате взрыва японской якорной мины, отправившей ко дну флагманский броненосец «Петропавловск» с 650 военнослужащими на борту. Война и море всё-таки добрались до него.
ОЛЬГА ТАБОЛИНА
Источник:
Еще крутые истории!
- Как снимали "Формулу любви"
- Пилот был против: 12 летнюю девушку с аллергией на арахис высадили из самолета
Новости партнёров
реклама
Дядька свою жизнь нарисовал очень и очень немало шедевров.
Все картины очень детальные, рисовал явно с натуры.
В каждой картине отражена идея, надо всматриваться, но оно того стОит.
Очень, очень впечатляет.
А потом, типа "уплочено", пошёл досматривать галерею современного искуства и прочих авангардистов на двух других этажах.
Мама дорогая! После Верещагина - это такое говнище, что даже сравнивать невозможно!
А ведь это "тоже художники", "творцы" и всё такое!
И тот же самый Малевич в мире известен побольше Верещагина, кстати.
Хотя его малярные потуги откровенно убоги по сравнению с творчеством настоящего Художника.
Беззвездной ночью наскочив на мину,
Он вместе с кораблем пошел ко дну,
Не дописав последнюю картину.
Всю жизнь лечиться люди шли к нему,
Всю жизнь он смерть преследовал жестоко
И умер, сам привив себе чуму,
Последний опыт кончив раньше срока.
Всю жизнь привык он пробовать сердца.
Начав еще мальчишкою с "ньюпора",
Он в сорок лет разбился, до конца
Не испытав последнего мотора.
Никак не можем помириться с тем,
Что люди умирают не в постели,
Что гибнут вдруг, не дописав поэм,
Не долечив, не долетев до цели.
Как будто есть последние дела,
Как будто можно, кончив все заботы,
В кругу семьи усесться у стола
И отдыхать под старость от работы...
Симонов.