4018
8
Слава русского оружия не знает границ. Русский солдат вытерпел то, что никогда не терпели и не вытерпят солдаты армий других стран. Этому свидетельствуют записи в мемуарах солдат и офицеров вермахта, в которых они восхищались действиями Красной Армии:
«Близкое общение с природой позволяет русским свободно передвигаться ночью в тумане, через леса и болота. Они не боятся темноты, бесконечных лесов и холода. Им не в диковинку зимы, когда температура падает до минус 45. Сибиряк, которого частично или даже полностью можно считать азиатом, еще выносливее, еще сильнее...Мы уже испытали это на себе во время Первой мировой войны, когда нам пришлось столкнуться с сибирским армейским корпусом»
"Для европейца, привыкшего к небольшим территориям, расстояния на Востоке кажутся бесконечными... Ужас усиливается меланхолическим, монотонным характером русского ландшафта, который действует угнетающе, особенно мрачной осенью и томительно долгой зимой. Психологическое влияние этой страны на среднего немецкого солдата было очень сильным. Он чувствовал себя ничтожным, затерянным в этих бескрайних просторах"
«Русский солдат предпочитает рукопашную схватку. Его способность, не дрогнув, выносить лишения вызывает истинное удивление. Таков русский солдат, которого мы узнали и к которому прониклись уважением еще четверть века назад».
«Нам было очень трудно составить ясное представление об оснащении Красной Армии... Гитлер отказывался верить, что советское промышленное производство может быть равным немецкому. У нас было мало сведении относительно русских танков. Мы понятия не имели о том, сколько танков в месяц способна произвести русская промышленность.
Трудно было достать даже карты, так как русские держали их под большим секретом. Те карты, которыми мы располагали, зачастую были неправильными и вводили нас в заблуждение.
О боевой мощи русской армии мы тоже не имели точных данных. Те из нас, кто воевал в России во время Первой мировой войны, считали, что она велика, а те, кто не знал нового противника, склонны были недооценивать ее».
«Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои. Там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемыми. Они всегда пытались прорваться на восток... Наше окружение русских редко бывало успешным».
«От фельдмаршала фон Бока до солдата все надеялись, что вскоре мы будем маршировать по улицам русской столицы. Гитлер даже создал специальную саперную команду, которая должна была разрушить Кремль.
Когда мы вплотную подошли к Москве, настроение наших командиров и войск вдруг резко изменилось. С удивлением и разочарованием мы обнаружили в октябре и начале ноября, что разгромленные русские вовсе не перестали существовать как военная сила. В течение последних недель сопротивление противника усилилось, и напряжение боев с каждым днем возрастало...»
Начальник штаба 4-ой армии вермахта генерал Гюнтер Блюментрит
«Русские не сдаются. Взрыв, еще один, с минуту все тихо, а потом они вновь открывают огонь...»
«С изумлением мы наблюдали за русскими. Им, похоже, и дела не было до того, что их основные силы разгромлены...»
«Буханки хлеба приходилось рубить топором. Нескольким счастливчиикам удалось обзавестись русским обмундированием...»
«Боже мой, что же эти русские задумали сделать с нами? Мы все тут сдохнем!.. »
Из воспоминаний немецких солдат.
"Для европейца, привыкшего к небольшим территориям, расстояния на Востоке кажутся бесконечными... Ужас усиливается меланхолическим, монотонным характером русского ландшафта, который действует угнетающе, особенно мрачной осенью и томительно долгой зимой. Психологическое влияние этой страны на среднего немецкого солдата было очень сильным. Он чувствовал себя ничтожным, затерянным в этих бескрайних просторах"
«Русский солдат предпочитает рукопашную схватку. Его способность, не дрогнув, выносить лишения вызывает истинное удивление. Таков русский солдат, которого мы узнали и к которому прониклись уважением еще четверть века назад».
«Нам было очень трудно составить ясное представление об оснащении Красной Армии... Гитлер отказывался верить, что советское промышленное производство может быть равным немецкому. У нас было мало сведении относительно русских танков. Мы понятия не имели о том, сколько танков в месяц способна произвести русская промышленность.
Трудно было достать даже карты, так как русские держали их под большим секретом. Те карты, которыми мы располагали, зачастую были неправильными и вводили нас в заблуждение.
О боевой мощи русской армии мы тоже не имели точных данных. Те из нас, кто воевал в России во время Первой мировой войны, считали, что она велика, а те, кто не знал нового противника, склонны были недооценивать ее».
«Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои. Там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемыми. Они всегда пытались прорваться на восток... Наше окружение русских редко бывало успешным».
«От фельдмаршала фон Бока до солдата все надеялись, что вскоре мы будем маршировать по улицам русской столицы. Гитлер даже создал специальную саперную команду, которая должна была разрушить Кремль.
Когда мы вплотную подошли к Москве, настроение наших командиров и войск вдруг резко изменилось. С удивлением и разочарованием мы обнаружили в октябре и начале ноября, что разгромленные русские вовсе не перестали существовать как военная сила. В течение последних недель сопротивление противника усилилось, и напряжение боев с каждым днем возрастало...»
Начальник штаба 4-ой армии вермахта генерал Гюнтер Блюментрит
«Русские не сдаются. Взрыв, еще один, с минуту все тихо, а потом они вновь открывают огонь...»
«С изумлением мы наблюдали за русскими. Им, похоже, и дела не было до того, что их основные силы разгромлены...»
«Буханки хлеба приходилось рубить топором. Нескольким счастливчиикам удалось обзавестись русским обмундированием...»
«Боже мой, что же эти русские задумали сделать с нами? Мы все тут сдохнем!.. »
Из воспоминаний немецких солдат.
×
«Русские с самого начала показали себя как первоклассные воины, и наши успехи в первые месяцы войны объяснялись просто лучшей подготовкой. Обретя боевой опыт, они стали первоклассными солдатами. Они сражались с исключительным упорством, имели поразительную выносливость... »
Генерал-полковник (позднее - фельдмаршал) фон Клейст
«Часто случалось, что советские солдаты поднимали руки, чтобы показать, что они сдаются нам в плен, а после того как наши пехотинцы подходили к ним, они вновь прибегали к оружию; или раненый симулировал смерть, а потом с тыла стрелял в наших солдат».
Генерал фон Манштейн (тоже будущий фельдмаршал)
«Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен». (Запись от 24 июня.)
«Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека... Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей ит.п.в плен сдаются немногие». (29 июня.)
«Бои с русскими носят исключительно упорный характер. Захвачено лишь незначительное количество пленных». (4 июля)
Дневник генерала Гальдера
Генерал-полковник (позднее - фельдмаршал) фон Клейст
«Часто случалось, что советские солдаты поднимали руки, чтобы показать, что они сдаются нам в плен, а после того как наши пехотинцы подходили к ним, они вновь прибегали к оружию; или раненый симулировал смерть, а потом с тыла стрелял в наших солдат».
Генерал фон Манштейн (тоже будущий фельдмаршал)
«Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен». (Запись от 24 июня.)
«Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека... Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей ит.п.в плен сдаются немногие». (29 июня.)
«Бои с русскими носят исключительно упорный характер. Захвачено лишь незначительное количество пленных». (4 июля)
Дневник генерала Гальдера
«Своеобразие страны и своеобразие характера русских придает кампании особую специфику. Первый серьезный противник»
Фельдмаршал Браухич (июль 1941 года)
«Примерно сотня наших танков, из которых около трети были T-IV, заняли исходные позиции для нанесения контрудара. С трех сторон мы вели огонь по железным монстрам русских, но все было тщетно...
Эшелонированные по фронту и в глубину русские гиганты подходили все ближе и ближе. Один из них приблизился к нашему танку, безнадежно увязшему в болотистом пруду. Безо всякого колебания черный монстр проехался по танку и вдавил его гусеницами в грязь.
В этот момент прибыла 150-мм гаубица. Пока командир артиллеристов предупреждал о приближении танков противника, орудие открыло огонь, но опять-таки безрезультатно.
Один из советских танков приблизился к гаубице на 100 метров. Артиллеристы открыли по нему огонь прямой наводкой и добились попадания - все равно что молния ударила. Танк остановился. «Мы подбили его», - облегченно вздохнули артиллеристы. Вдруг кто-то из расчета орудия истошно завопил: «Он опять поехал!» Действительно, танк ожил и начал приближаться к орудию. Еще минута, и блестящие металлом гусеницы танка словно игрушку впечатали гаубицу в землю. Расправившись с орудием, танк продолжил путь как ни в чем не бывало »
Командир 41-го танкового корпуса вермахта генералом Райнгарт
Храбрость - это мужество, вдохновленное духовностью. Упорство же, с которым большевики защищались в своих дотах в Севастополе, сродни некоему животному инстинкту, и было бы глубокой ошибкой считать его результатом большевистских убеждений или воспитания. Русские были такими всегда и, скорее всего, всегда такими останутся»
Йозеф Геббельс
Фельдмаршал Браухич (июль 1941 года)
«Примерно сотня наших танков, из которых около трети были T-IV, заняли исходные позиции для нанесения контрудара. С трех сторон мы вели огонь по железным монстрам русских, но все было тщетно...
Эшелонированные по фронту и в глубину русские гиганты подходили все ближе и ближе. Один из них приблизился к нашему танку, безнадежно увязшему в болотистом пруду. Безо всякого колебания черный монстр проехался по танку и вдавил его гусеницами в грязь.
В этот момент прибыла 150-мм гаубица. Пока командир артиллеристов предупреждал о приближении танков противника, орудие открыло огонь, но опять-таки безрезультатно.
Один из советских танков приблизился к гаубице на 100 метров. Артиллеристы открыли по нему огонь прямой наводкой и добились попадания - все равно что молния ударила. Танк остановился. «Мы подбили его», - облегченно вздохнули артиллеристы. Вдруг кто-то из расчета орудия истошно завопил: «Он опять поехал!» Действительно, танк ожил и начал приближаться к орудию. Еще минута, и блестящие металлом гусеницы танка словно игрушку впечатали гаубицу в землю. Расправившись с орудием, танк продолжил путь как ни в чем не бывало »
Командир 41-го танкового корпуса вермахта генералом Райнгарт
Храбрость - это мужество, вдохновленное духовностью. Упорство же, с которым большевики защищались в своих дотах в Севастополе, сродни некоему животному инстинкту, и было бы глубокой ошибкой считать его результатом большевистских убеждений или воспитания. Русские были такими всегда и, скорее всего, всегда такими останутся»
Йозеф Геббельс
ВОИН.
- Ну что, Ганс? Где твои хваленые русские воины? – ухмыльнулся Карл. – Германская армия уже неделю топчет великую русскую равнину, и до сих пор мы не встретили достойного сопротивления.
Тот, кого назвали Гансом, сжал губы отвернувшись. Неужели его зам прав? Они уже неделю маршируют по русской земле, убивая и калеча детей и стариков, угоняя на запад толпы работоспособных славян. Где эти непобедимые русские, которыми они еще студентами, всего год назад, восхищались, изучая в университете историю Русской цивилизации?
Не считать же за оплот сопротивления эту небольшую крепость, стоящую впереди на возвышенности?Ганс еще раз окинул крепость взглядом. Ни чем не примечательные серые каменные стены, черные бойницы, плюющиеся огнем каждый раз, как немецкая пехота идет на приступ. Судя по классификации, которую их всех заставили выучить в учебке, гарнизон крепости составляет где-то триста человек.
Много это или мало? Трудно сказать. Но эти триста человек заставили остановиться пятитысячную колонну немецких войск. Еще один день промедления и у начальства возникли бы вопросы. Хорошо, что этого дня у русских не будет. Ганс сплюнул и, потянув за цепочку, вытащил из нагрудного кармана часы, подарок отца, свою гордость. Взглянув на часы, Ганс успокоился: уже скоро.
И будто вторя его мыслям, из-за горизонта начал нарастать сначала неясный, но все нарастающий гул. «Вот она, сила рейха, авиация», - улыбнулся Ганс – «скоро от этой крепостицы не останется и следа, и тогда германская машина покатит дальше в сердце Советской России».
Гул двигателей все нарастал, заглушая уже ставшие привычными звуки русского леса. Пролетающие над головами самолеты немецкие полки встретили дружным ревом. Ганс это понял по открытым в крике ртам, стоящих в стороне солдат. Сам он, кроме рева двигателей, не слышал ни звука.
Но вот в такой родной гул отдаляющихся бомбардировщиков с косым крестом на крыльях, на грани слышимости вклинился чужеродный звук. Ганс, еще не осознав разумом сущности этого звука, уже интуитивно понял: русские.
Обернувшись к крепости, он узрел горстку русских бойцов, бросившихся в самоубийственную атаку на откатившиеся от приговоренной крепости немецкие позиции. Сколько их? Едва ли наберется три десятка. Взвод. Взвод русских, двое суток сдерживавших пять тысяч немецких бойцов?!
До слуха уже явно доносилось непонятное русское «Ура», которое, тем не менее, пробирало до костей. Что это? Неужели в сердце закрался, нет, не страх, лишь его отголосок, но… Ганс огляделся.
Стройные ряды немецких солдат, заворожено смотрящие на стремительно приближающихся русских бойцов. Карл, удивленно воззрившийся на горстку храбрецов, идущих на смерть. И крепость позади бегущих русских, разлетающаяся осколками под градом немецких бомб. Завораживающая своей сюрреалистичностью картина. И летящее над всем этим знаменитое русское «Ура»…
Раздавшийся грохот, заглушивший боевой клич русских, заставил Ганса вздрогнуть. И тут же среди бегущих в атаку выросли следы разрывов, подбросив в воздух комья земли и тучу пыли.
- Надо же, - отстранено подумал Ганс. – Артиллерия, которую мы ждали еще вчера, наконец-то вышла на позиции. А я и не заметил.
Пушки же, словно на ощупь, продолжали перепахивать поляну, то тут, то там разбрасывая взрывами русскую землю…
Ганс потряс головой, чем только усилил звон в ушах, эхом разносившийся в голове. Прошло уже минут десять после завершения канонады, но пыль еще не успела опуститься покрывалом на ставшую для русских воинов братской могилой поляну.
Карл мельком взглянул на командира и, дождавшись кивка, отдал гортанную команду. Взвод немецкой пехоты выдвинулся вперед. Ганса же словно что-то толкнуло в спину, и он двинулся следом, хотя устав предписывал командиру остаться на оборудованных позициях.
Подходя к месту падения русских солдат, Ганс непроизвольно выдвинулся вперед. Пыльная взвесь еще висела в воздухе, заставив его прищуриться, пытаясь что-либо разглядеть. За спиной остановились его бойцы с оружием на изготовке, контролируя каждый свой сектор.
Вдруг за какое-то мгновение налетел резкий порыв свежего ветра и разметал остатки пыльной завесы, увидев невдалеке чудом выжившего русского бойца, Ганс непроизвольно сделал шаг назад. Порванная гимнастерка, залитая кровью одежда и зажатый в руке нож. Нога, иссеченная осколками, заставляла его хромать при каждом шаге, скрежеща зубами. Казалось, он ничего не замечает вокруг, полностью сосредоточившись на передвижении. И лишь звук десятков передергиваемых затворов заставил его остановиться и посмотреть на отряд.
Все это Ганс отметил краем сознания, заворожено следя за зажатым в руке русского ножом. Где его оружие? Неужели он шел в атаку с одним ножом? И лишь убедившись, что никакого оружия у русского больше нет, Ганс поднял глаза и встретился взглядом с этим непонятным русским.
Недаром говорят, что глаза – зеркало души. Гансу, кроме хорошего знания истории, преподаватели вложили неплохие знания психологии. Поэтому он готов был увидеть, что угодно: страх, непереносимые адские муки, даже молчаливые мольбы избавить его от мучений. И тем неожиданней было встретить твердый взгляд израненного русского воина. Русский, угадав в нем командира, смотрел на Ганса, не отводя взор ни на секунду.
И в том взгляде Ганс каким-то шестым чувством ощутил нечто иррациональное, то, чему не учат в университетах, и что не услышишь от неумолкающего Карла. Это был взгляд полный отваги, холодные глаза искалеченного, еле стоящего на ногах воина источали такую силу духа, что Ганс непроизвольно отвел взгляд.
Что это? Неужели он испугался этого…. этого русского?! Как смеет этот воин так смотреть на солдата непобедимой немецкой армии? Как будто это не он израненный стоит на месте смерти своих товарищей, и не перед ним стоят пять тысяч вражеских солдат. Нет, это Ганс, командир роты немецкой пехоты, стоит на поле Своей победы, и это за Его плечами стоят еще пять тысяч человек. Рассуждая подобным образом, Ганс сделал шаг вперед и с вызовом посмотрел на русского.
А тот, встретив его взгляд… улыбнулся уголками губ, и Ганс почувствовал, будто проваливается в бездну этого холодного взгляда. А еще он увидел то, о чем не рассказывал в своей жизни никому, боясь, что его сочтут за очередного сошедшего с ума на войне солдата.
Ганс видел, как за плечами единственного уцелевшего защитника крепости, одна за другой вырастают бесплотные тени… Молчаливые ряды бестелесных русских воинов возникали за спиной бойца будто из неоткуда. И если первый ряд бойцов был в обычной форме советского солдата, то за ними взгляд Ганса, историка по образованию, выхватывал совсем уж невозможные картины. Вот плечом к плечу стоят красно- и белогвардейцы, будто и не было между ними гражданской войны, за ними устремив в небо блестящие острия штыков, прикрепленных к ружьям, стоят воины-победители наполеоновской армии. Далее возвышались солдаты армии Петра, будто бы готовые с места отправиться на арену Полтавской битвы….
Гусары и кирасиры, ополченцы и партизаны, пехотинцы и моряки, варяги и витязи… Тысячи русских воинов возвышались за плечами единственного уцелевшего защитника крепости. А их взгляды скрестились на единственном здесь командире вражеской армии, который уже не вспоминал про пятитысячный корпус за своей спиной, но ощущал поднимающиеся из глубин души страх и… беспомощность.
Ганс моргнул и наваждение пропало. Перед ним стоял лишь один русский воин, устремивший на него взгляд своих серых стальных глаз. Наваждение пропало, но с этого момента с командиром немецких солдат осталось четкое осознание – им не выиграть эту войну…
Резкой пощечиной, заставив Ганса вздрогнуть и повернуть голову, раздался выстрел десятка стволов. Это Карл, видя, что с его командиром что-то не так, отдал приказ открыть огонь. На теле русского воина расцвела дюжина красных разводов.
Ганс, с какой-то потаенной надеждой, резко повернулся к русскому, а тот стоял, не отводя взгляд. И лишь посмотрев в глаза командира немецкой армии, и будто что-то в них прочитав, русский улыбнулся… и упал на перепаханную взрывами русскую землю.
- Ну что, Ганс? Где твои хваленые русские воины? – ухмыльнулся Карл. – Германская армия уже неделю топчет великую русскую равнину, и до сих пор мы не встретили достойного сопротивления.
Тот, кого назвали Гансом, сжал губы отвернувшись. Неужели его зам прав? Они уже неделю маршируют по русской земле, убивая и калеча детей и стариков, угоняя на запад толпы работоспособных славян. Где эти непобедимые русские, которыми они еще студентами, всего год назад, восхищались, изучая в университете историю Русской цивилизации?
Не считать же за оплот сопротивления эту небольшую крепость, стоящую впереди на возвышенности?Ганс еще раз окинул крепость взглядом. Ни чем не примечательные серые каменные стены, черные бойницы, плюющиеся огнем каждый раз, как немецкая пехота идет на приступ. Судя по классификации, которую их всех заставили выучить в учебке, гарнизон крепости составляет где-то триста человек.
Много это или мало? Трудно сказать. Но эти триста человек заставили остановиться пятитысячную колонну немецких войск. Еще один день промедления и у начальства возникли бы вопросы. Хорошо, что этого дня у русских не будет. Ганс сплюнул и, потянув за цепочку, вытащил из нагрудного кармана часы, подарок отца, свою гордость. Взглянув на часы, Ганс успокоился: уже скоро.
И будто вторя его мыслям, из-за горизонта начал нарастать сначала неясный, но все нарастающий гул. «Вот она, сила рейха, авиация», - улыбнулся Ганс – «скоро от этой крепостицы не останется и следа, и тогда германская машина покатит дальше в сердце Советской России».
Гул двигателей все нарастал, заглушая уже ставшие привычными звуки русского леса. Пролетающие над головами самолеты немецкие полки встретили дружным ревом. Ганс это понял по открытым в крике ртам, стоящих в стороне солдат. Сам он, кроме рева двигателей, не слышал ни звука.
Но вот в такой родной гул отдаляющихся бомбардировщиков с косым крестом на крыльях, на грани слышимости вклинился чужеродный звук. Ганс, еще не осознав разумом сущности этого звука, уже интуитивно понял: русские.
Обернувшись к крепости, он узрел горстку русских бойцов, бросившихся в самоубийственную атаку на откатившиеся от приговоренной крепости немецкие позиции. Сколько их? Едва ли наберется три десятка. Взвод. Взвод русских, двое суток сдерживавших пять тысяч немецких бойцов?!
До слуха уже явно доносилось непонятное русское «Ура», которое, тем не менее, пробирало до костей. Что это? Неужели в сердце закрался, нет, не страх, лишь его отголосок, но… Ганс огляделся.
Стройные ряды немецких солдат, заворожено смотрящие на стремительно приближающихся русских бойцов. Карл, удивленно воззрившийся на горстку храбрецов, идущих на смерть. И крепость позади бегущих русских, разлетающаяся осколками под градом немецких бомб. Завораживающая своей сюрреалистичностью картина. И летящее над всем этим знаменитое русское «Ура»…
Раздавшийся грохот, заглушивший боевой клич русских, заставил Ганса вздрогнуть. И тут же среди бегущих в атаку выросли следы разрывов, подбросив в воздух комья земли и тучу пыли.
- Надо же, - отстранено подумал Ганс. – Артиллерия, которую мы ждали еще вчера, наконец-то вышла на позиции. А я и не заметил.
Пушки же, словно на ощупь, продолжали перепахивать поляну, то тут, то там разбрасывая взрывами русскую землю…
Ганс потряс головой, чем только усилил звон в ушах, эхом разносившийся в голове. Прошло уже минут десять после завершения канонады, но пыль еще не успела опуститься покрывалом на ставшую для русских воинов братской могилой поляну.
Карл мельком взглянул на командира и, дождавшись кивка, отдал гортанную команду. Взвод немецкой пехоты выдвинулся вперед. Ганса же словно что-то толкнуло в спину, и он двинулся следом, хотя устав предписывал командиру остаться на оборудованных позициях.
Подходя к месту падения русских солдат, Ганс непроизвольно выдвинулся вперед. Пыльная взвесь еще висела в воздухе, заставив его прищуриться, пытаясь что-либо разглядеть. За спиной остановились его бойцы с оружием на изготовке, контролируя каждый свой сектор.
Вдруг за какое-то мгновение налетел резкий порыв свежего ветра и разметал остатки пыльной завесы, увидев невдалеке чудом выжившего русского бойца, Ганс непроизвольно сделал шаг назад. Порванная гимнастерка, залитая кровью одежда и зажатый в руке нож. Нога, иссеченная осколками, заставляла его хромать при каждом шаге, скрежеща зубами. Казалось, он ничего не замечает вокруг, полностью сосредоточившись на передвижении. И лишь звук десятков передергиваемых затворов заставил его остановиться и посмотреть на отряд.
Все это Ганс отметил краем сознания, заворожено следя за зажатым в руке русского ножом. Где его оружие? Неужели он шел в атаку с одним ножом? И лишь убедившись, что никакого оружия у русского больше нет, Ганс поднял глаза и встретился взглядом с этим непонятным русским.
Недаром говорят, что глаза – зеркало души. Гансу, кроме хорошего знания истории, преподаватели вложили неплохие знания психологии. Поэтому он готов был увидеть, что угодно: страх, непереносимые адские муки, даже молчаливые мольбы избавить его от мучений. И тем неожиданней было встретить твердый взгляд израненного русского воина. Русский, угадав в нем командира, смотрел на Ганса, не отводя взор ни на секунду.
И в том взгляде Ганс каким-то шестым чувством ощутил нечто иррациональное, то, чему не учат в университетах, и что не услышишь от неумолкающего Карла. Это был взгляд полный отваги, холодные глаза искалеченного, еле стоящего на ногах воина источали такую силу духа, что Ганс непроизвольно отвел взгляд.
Что это? Неужели он испугался этого…. этого русского?! Как смеет этот воин так смотреть на солдата непобедимой немецкой армии? Как будто это не он израненный стоит на месте смерти своих товарищей, и не перед ним стоят пять тысяч вражеских солдат. Нет, это Ганс, командир роты немецкой пехоты, стоит на поле Своей победы, и это за Его плечами стоят еще пять тысяч человек. Рассуждая подобным образом, Ганс сделал шаг вперед и с вызовом посмотрел на русского.
А тот, встретив его взгляд… улыбнулся уголками губ, и Ганс почувствовал, будто проваливается в бездну этого холодного взгляда. А еще он увидел то, о чем не рассказывал в своей жизни никому, боясь, что его сочтут за очередного сошедшего с ума на войне солдата.
Ганс видел, как за плечами единственного уцелевшего защитника крепости, одна за другой вырастают бесплотные тени… Молчаливые ряды бестелесных русских воинов возникали за спиной бойца будто из неоткуда. И если первый ряд бойцов был в обычной форме советского солдата, то за ними взгляд Ганса, историка по образованию, выхватывал совсем уж невозможные картины. Вот плечом к плечу стоят красно- и белогвардейцы, будто и не было между ними гражданской войны, за ними устремив в небо блестящие острия штыков, прикрепленных к ружьям, стоят воины-победители наполеоновской армии. Далее возвышались солдаты армии Петра, будто бы готовые с места отправиться на арену Полтавской битвы….
Гусары и кирасиры, ополченцы и партизаны, пехотинцы и моряки, варяги и витязи… Тысячи русских воинов возвышались за плечами единственного уцелевшего защитника крепости. А их взгляды скрестились на единственном здесь командире вражеской армии, который уже не вспоминал про пятитысячный корпус за своей спиной, но ощущал поднимающиеся из глубин души страх и… беспомощность.
Ганс моргнул и наваждение пропало. Перед ним стоял лишь один русский воин, устремивший на него взгляд своих серых стальных глаз. Наваждение пропало, но с этого момента с командиром немецких солдат осталось четкое осознание – им не выиграть эту войну…
Резкой пощечиной, заставив Ганса вздрогнуть и повернуть голову, раздался выстрел десятка стволов. Это Карл, видя, что с его командиром что-то не так, отдал приказ открыть огонь. На теле русского воина расцвела дюжина красных разводов.
Ганс, с какой-то потаенной надеждой, резко повернулся к русскому, а тот стоял, не отводя взгляд. И лишь посмотрев в глаза командира немецкой армии, и будто что-то в них прочитав, русский улыбнулся… и упал на перепаханную взрывами русскую землю.
Ссылки по теме:
- Военные подвиги взводного Смирнова, того самого Феди из "Операции Ы
- Солдаты Советской армии в годы Великой Отечественной Войны
- Советский солдат с гармонью и ликующие жители Праги
- Русский солдат Александр Воронцов просидел в яме в Чечне 5 лет
- Быт солдат, воевавших в составе дивизии SS «Викинг»
Новости партнёров
реклама
